Командир батареи

№4, 21 января 1945

Лунная декабрьская ночь. Дует влажный северо-западный ветер, чувствуется близость моря… Метрах в трехстах на опушке леса видны очертания немецких траншей. Пахнет гарью и порохом. Всюду  вспаханная снарядами земля, советская земля, на которую несколько часов назад ступила нога русского солдата. В небольшом немецком блиндаже, сделанном в траншее, сидят командир батареи гвардии старший лейтенант Виктор Добровольский и командир батальона.

С час назад была отбита третья по счету контратака противника, на всем протяжении траншеи лежали трупы немецких солдат—это «завоеватели», которые больше не будут думать о завоеваниях…

В эту минуту затишья, командир батареи Добровольский решил пообедать. Он с аппетитом кушает только что принесенный борщ и с увлечением слушает рассказ командира батальона о недавней вылазке в тыл в немцам и о захвате «языка».

Вдруг в блиндаж вбежал разведчик, крикнув с хода: «Немцы идут в контратаку!» Немцы шли в  «тихую», без поддержки своей артиллерии, чтобы не вызвать у нас подозрение. Они были уже в двухстах метрах.

«Огонь!» —скомандовал Добровольский, сидевшему в земляной нише радисту. Опытный радист уже передавал команду. Через полминуты первый залп батареи  разорвался впереди ползущих немецких цепей.

«Беглый огонь!› — сильным, спокойным голосом командовал Добровольский. Разрывы пушечных снарядов метались по всему участку контратаки. Несмотря на сильный заградительный огонь русских, немцы, прячась в воронках, короткими перебежками стали приближаться к нашей траншее.

Положение приняло серьезный характер. Автоматные очереди рыхлили землю бруствера, трассирующие пули разноцветными нитями разрезали воздух. Добровольский слышал уже короткие отрывки команд немецких  офицеров. С опушки леса послышался шум моторов. Доложили, что вышло одиннадцать самоходок. Гремя гусеницами, они развернулась в боевой порядок и устремились на траншею, превосходящего противника, где горстка русских гвардейцев отбивала численно превосходящего противника.

«Попросите к рации командира части!» — сказал — комбат, он стоял в траншее во весь рост, в правой руке держал пистолет, готовый — наповал убить первого немца, который достигнет его.

«Командир части у аппарата»! —доложил радист. Коротко изложив обстановку, Добровольский сказал, что необходим более массированный огонь

Немцы были уже метрах в пятидесяти,  горсткой своих разведчиков Добровольский знал, что не сдержит натиск врага, бойцы умрут, но не отойдут ни на шаг. Оглядев разведчиков, комбат сказал: «Передайте, огонь на меня!»

Сколько в этих коротких словах мужества и героизма, сколько преданности нашей любимой Родине! Но его воспитала Родина и он готов был умереть во имя ее. Команда подана и теперь он знал, что немцы дальше его не пройдут.

Снаряды рвались всего в нескольких метрах. Добровольского обдавало гарью и землей. «Усилить темп!» — командовал старший лейтенант. С шипением проносились тяжелые снаряды и при разрыве их вздрагивала земля. Один из тяжелых снарядов угодил в самоходку. Мелькнуло пламя, и самоходка разлетелась  вдребезги, как карточный домик.

Путь к вашим траншеям был отрезан мощным артиллерийским огнём. Немцы заметались, не зная куда деваться, а снаряды опоясали  наблюдательный пункт командира батареи Добровольского. Осколком снаряда в щепы  разнесло  стереотрубу, воздухом комбата отбросило на дно траншеи, в голове зашумело и разноцветные круги шли перед глазами. «Неужели все?..» — подумал комбат.

Собравшие с силами он встал, ныло ушибленное плечо, но, стиснув зубы, он давал указания по рации. Отражение контратаки длилось около часа.

Утром командира батареи вызвали в штаб, где он подробно изложил ночной бой. Командир части гвардии, майор Баранов поздравил отважного комбата с представлением его к  правительственной награде. «Благодарю!» — ответил гвардии старший лейтенант.

На его лице просияла улыбка, как будто ночью и ничего не происходило и сам комбат был все такой же, все тот же молодой офицер, только у его голубых, задорных глаз пролегло еще несколько новых морщинок.

В. Стрельцов.