Как умру — похороните
Вы меня в могиле
На кургане, над простором
Украины милой,
Чтоб поля необозримы,
Чтобы Днепр и кручи
Было видно, было слышно,
Как ревет ревучий.
Как помчит он с Украины
Прямо в сине-море
Кровь всех ворогов, — тогда я
И поля я горы —
Все покину, в небо ринусь
К божьему порогу
Помолиться. А до тех пор
Я не знаю бога.
Схоронив меня, вставайте,
Цепи разорвите,
И злодейской вражьей кровью
Волю окропите.
И меня в семье великой,
В семье вольной, новой,
Не забудьте, помяните
Добрым, тихим словом.
25 декабря 1845, Переяслав.
Тяжко, тяжко жить на свете
Сироте без роду.
Где деваться, приютиться?
Хоть с горы да в воду!
Утопился б, чтобы лишним
В свете не болтаться;
Утопился б! Тяжело мне,
Некуда деваться!
У иного доля в поле
Колоски сбирает,
А моя, бедняга, где-то
За морем гуляет!
Хорошо тому, кто счастлив, —
Люди его знают,
А меня при встрече даже
И не замечают.
Богача, хоть и урода,
Красная девица
Любит, чтит и уважает,
Даже им гордится;
Надо мною же смеется,
Бедным сиротою.
Разве я в красе и силе
Обделен судьбою?
Над тобою я, девица,
Разве насмеялся?
И к тебе не крепко разве
Сердцем привязался?
Так люби кого ты знаешь
Юною душою,
Но не смейся, не глумися
Ты над сиротою.
Я уйду теперь далеко
В сторону чужую,
И погибну. А быть может,
Там найду другую.
Буду счастлив… И, тоскуя,
Он ушел далеко;
Не нашел себе там доли, —
Бедный, одинокий!
Все глядел на край родимый,
Умирая в поле…
Сиротине на чужбине
Умирать легко ли?..
1840, Петербург
Не завидуй богатому:
Богатый не знает
Ни любви, ни уваженья, —
Он их покупает.
Нс завидуй могучему, —
Тот всех угнетает;
Не завидуй и славному, —
Хорошо он знает,
Что не его люди любят,
А тяжкую славу,
Что добыл он со слезами
Людям на забаву.
А сойдутся молодые
Любовно, не сноря,
Как в раю, а присмотреться —
Шевелится горе.
Не завидуй никому ты,
Приглядись ты к свету:
На земле не видно рая
И на небе нету!
4 октября 1845, Миргород.
Льется речка в сине-море,
Да не вытекает;
Ищет доли казачина —
Долюшки не знает.
И пошел казак по свету;
Шумит сине-море,
Бьется сердце казацкое,
А рассудок спорит:
«Ты куда идешь-не спросишь?
На кого покинул
Мать, отца, свою дивчину,
Бросил все — и сгинул?
Там не те — иные люди;
Тяжко жить меж ними:
Не с кем будет поделиться
Думами своими».
И сидит казак над морем;
Шумит сине-море;
Думал, доля повстречает, —
Повстречало горе.
Журавли летят за море,
И в сердце тревога:
Плачет казак, — терновником
Заросла дорога!
1838, Петербург.
ГАЙДАМАКИ
Погуляли гайдамаки,
Славно погуляли:
Чуть не целый год шляхетской
Кровью заливали
Украину. Да и стихли,
Ножи притупили.
Нету Гонты, и креста нет
На его могиле.
Поразвеял буйный ветер
Степью прах казачий.
Кто о нем молиться станет,
Кто о нем поплачет?
Только брат, хоть и неродный,
Не кровный, да лучший,
Услыхал, какою мукой
Гонта был замучен, —
В первый раз, быть может, сроду
Никто б не подумал!
Железняк заплакал горько
И от горя умер.
Доконала весть лихая
В чужедальнем поле.
В чужом поле схоронила –
Такая уж доля!
Грустно, молча гайдамаки
Батьку схоронили.
Холм насыпали высокий,
Навеки простились.
Поплакали — разошлися,
Кто откуда взялся…
Лишь Ярема, опершися
На посох, остался
У могилы. «Спи, мой батька,
Средь чужого поля!
В родном поле нету места,
Нету нашей воли.
Почивай, казак, далеко
От родного края…»
И пошел Ярема степью,
Слезы утирая.
Все оглядывался хлопец,
Пока видно было.
А потом — одна осталась
Средь степи могила.
1841, Отрывок из поэмы.
Отчего ты почернело,
Зеленое поле?
Потерпело я от крови
За вольную волю.
В круг местечка Берестечка
На четыре мили
Меня хлопцы запорожцы
Трупами покрыли.
Да еще меня покрыло
Воронье сполночи…
Клюет очи казацкие.
А трупа не хочет…
Почернело зеленое
Я за вашу волю…
Снова я зазеленею, —
Вам иная доля:
Не вернетесь вы на волю,-
За сохой шагая,
В кандалах пахать пойдете.
Долю проклиная…
1848, Кос-Арад