Вторник
03
Декабря
03
Декабря
«Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море.
«Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо, и бились волны
внизу о камень…
«А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился навстречу морю, гремя
камнями…
«Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору и падал в море,
сердито воя.
«Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба Сокол с разбитой
грудью, в крови на перьях…
«С коротким криком он пал на землю и бился грудью в бессильном гневе о твердый камень…
«Уж испугался, отполз проворно, но скоро понял, что жизни птицы две-три
минуты…
«Подполз он ближе к разбитой птице, и прошипел он ей прямо в очи:
«- Что, умираешь?
«- Да, умираю! — ответил Сокол, вздохнув глубоко. — Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо… Ты не увидишь его так
близко!.. Эх ты, бедняга!
«- Ну что же — небо? — пустое место… Как мне там ползать? Мне здесь
прекрасно… тепло и сыро!
«Так Уж ответил свободной птице и усмехнулся в душе над нею за эти
бредни.
«И так подумал: «Летай иль ползай, конец известен: все в землю лягут,
все прахом будет…»
«Но Сокол смелый вдруг встрепенулся, привстал немного и по ущелью повел
очами…
«Сквозь серый камень вода сочилась, и было душно в ущелье темном и пахло
гнилью.
«И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы:
«- О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я… к ранам
груди и… захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!..
«А Уж подумал: «Должно быть, в небе и в самом деле пожить приятно, коль
он так стонет!..»
«И предложил он свободной птице: «А ты подвинься на край ущелья и вниз
бросайся.
«Быть может, крылья тебя поднимут и поживешь ты еще немного в твоей
стихии».
«И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошел к обрыву, скользя когтями по слизи камня.
«И подошел он, расправил крылья, вздохнул всей грудью, сверкнул очами и
— вниз скатился.
«И сам, как камень, скользя по скалам, он быстро падал, ломая крылья,
теряя перья…
«Волна потока его схватила и, кровь омывши, одела в пену, умчала в море.
«А волны моря с печальным ревом о камень бились… И трупа птицы не видно было в морском пространстве…
***
«В ущелье лежа, Уж долго думал о смерти птицы, о страсти к небу.
«И вот взглянул он в ту даль, что вечно ласкает очи мечтой о счастье.
«Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время — и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!
(отрывок)
Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.
Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.
И гагары тоже стонут, — им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.
Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах… Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!
Всё мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому.
Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.
Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает.
Вот он носится, как демон, — гордый, черный демон бури, — и смеется, и рыдает… Он над тучами смеется, он от радости рыдает!
В гневе грома, — чуткий демон, — он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца, — нет, не скроют!
Ветер воет… Гром грохочет…
Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний.
— Буря! Скоро грянет буря!
Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы:
— Пусть сильнее грянет буря!..
(отрывок из книги М.Горького «В людях»)
Я решил заняться ловлей певчих птиц; мне казалось, что это хорошо прокормит: я буду ловить, а бабушка — продавать. Купил сеть, круг, западни, наделал клеток, и вот, на рассвете, я сижу в овраге, в кустах, а бабушка с корзиной и мешком ходит по лесу, собирая последние грибы, калину, орехи.
На дне, в репьях, кричат щеглята, я вижу в серых отрепьях бурьяна алые чепчики на бойких головках птиц. Вокруг меня щелкают любопытные синицы.
На куст боярышника опустилась стая чижей, куст облит солнцем, чижи рады солнцу и щебечут еще веселей.
Бесшумно пролетела вещая птица щур — предмет жадных мечтаний моих — вот бы поймать! Откуда-то сверху кричит бабушка:
— Ты — где?
Она сидит на краю оврага, разостлала платок, разложила на нем хлеб, огурцы, репу, яблоки; среди всех этих благостынь стоит, блестя на солнце, маленький, очень красивый граненый графин, с хрустальной пробкой — головой Наполеона, в графине — шкалик водки, настоянной на зверобое.
— Хорошо-то как, господи! — благодарно говорит бабушка. Когда она впервые продала птиц на сорок копеек, это очень удивило ее.
— Гляди -ко ты! Я думала — пустое дело, мальчишья забава, а оно вон как обернулось!
— Дешево еще продала…
— Да ну?
В базарные дни она продавала на рубль и более, и всё удивлялась: как много можно заработать пустяками! Когда она впервые продала птиц на сорок копеек, это очень удивило ее.
— Гляди -ко ты! Я думала — пустое дело, мальчишья забава, а оно вон как обернулось!
— Дешево еще продала…
— Да ну?
В базарные дни она продавала на рубль и более, и всё удивлялась: как много можно заработать пустяками!
— А женщина целый день стирает белье или полы моет по четвертаку в день, вот и — пойми! А ведь нехорошо это! И птиц держать в клетках нехорошо. Броська- ты это, Олеша!
Но я очень увлекся птицеловством, оно мне нравилось и, оставляя меня независимым, не причиняло неудобств никому, кроме птиц. Я обзавелся хорошими снастями; беседы со старыми птицеловами многому научили меня, — я один ходил ловить птиц почти за тридцать верст, в Кстовский лес, на берег Волги, где, в мачтовом сосняке, водились клесты и ценимые любителями синицы -аполлоновки -длиннохвостые белые птички редкой красоты.
Бывало, выйдешь с вечера и всю ночь шлепаешь по Казанскому тракту, иногда — под осенним дождем, по глубокой грязи. За спиною обшитый клеенкой мешок, в нем садки и клетки с приманочной птицей. В руке солидная ореховая палка. Холодновато и боязно в осенней тьме, очень боязно!.. Стоят по сторонам дороги старые, битые громом березы, простирая над головой моей мокрые сучья; слева, под горой, над черной Волгой, плывут, точно в бездонную пропасть уходя, редкие огоньки на мачтах последних пароходов и барж, бухают колеса по воде, гудят свистки.
С чугунной земли встают избы придорожных деревень, подкатываются под ноги сердитые, голодные собаки, сторож бьет в било и пугливо кричит:
— Кто идет? Кого черти носят — не к ночи будь сказано?
Я очень боялся, что у меня отнимут снасти, и брал с собою для сторожей пятаки. В деревне Фокиной сторож подружился со мной и всё ахал:
— Опять идешь? Ах ты, бесстрашный, непокойный житель ночной, а!
